Аннотации

Фикрет Адаман, Айча Акарчай-Гурбуз, Кывантш Караман

Институты, власть и рост в долгосрочном периоде: пример политической экономии Турции

Наше исследование представляет собой интерпретацию политической экономии Оттоманской империи и Турецкой Республики в рамках подхода Норта – Уоллиса – Вайнгаста (2009 г., далее – НУВ), но также уточняет и расширяет выбранную методологию по ходу работы. Вообще говоря, методология НУВ содержит спектр экономических и политических порядков, упорядоченных от порядков ограниченного доступа (ПОД), с одной стороны, где коалиция элит единолично контролирует насилие и экономические ресурсы, до порядков открытого, или, иначе, свободного, доступа (ПСД) – с другой, со свободным входом и конкуренцией в политической и экономической сферах. Условия перехода от первого к последнему (пороговые условия) включают установление верховенства права для элит, распространение безличных корпоративных элитарных организаций вне государства и автономных от него, а также гражданский контроль над военными силами и полицией.

С исторической точки зрения переход от хрупкого к базовому ПОД произошел сравнительно давно – в Оттоманской империи. Однажды пройдя этот этап, Оттоманская империя оставалась близка по характеристикам к базовому ПОД в течение свыше семи веков. Переход к зрелому ПОД можно отсчитывать с момента установления выборной демократии.

 Согласно методологии НУВ исключающие коалиции, которые характеризуют ПОД, создают ренты. Однако их влияние на экономическое развитие остается фактически неопределенным для анализа. Несмотря на то что страна пережила различные режимы темпов экономического роста, Турция показывала удивительно устойчивые результаты на протяжении всего XX века в сравнении с развитыми экономиками (в терминах отношения ВВП на душу населения Турции и экономически развитых стран). Из этого следует, что эволюция социального порядка в Турции не может рассматриваться ни как вредное явление для экономического развития, ни как способствующее ему. Хотя оценки ПОД в макроэкономических терминах представляются затруднительными, вышеизложенные рассуждения дают основания полагать, что сложный и долговечный турецкий социальный порядок – зрелый ПОД. Турецкий социальный порядок имел необыкновенно высокую способность к адаптации к изменчивым внутренним и внешним условиям, которые не смогли ни сменить, ни улучшить характеристики зрелого ПОД. На протяжении второй половины XX века перестановки в коалициях происходили внутри уже существующих элит, хотя перемежающиеся кризисы привносили изменения в механизмы распределения ренты. Вследствие перехода к политике либерализации в 1980-х годах, вкупе с растущей урбанизацией, перестановки внутри элит стали терять свою эффективность. Истощение этой схемы достигло апогея в момент кризиса 2001 г., и привело к формированию новой коалиции, основу которой составляли исключенные ранее сегменты общества.

Урбанизация и расширение рынков (внутреннего и внешнего) привели к увеличению числа агентов. Мировая производственная и финансовая интеграция была произведена через быстрое улучшение формальных институтов, особенно заметное в последнее десятилетие. Однако, в отличие от неявного предположения НУВ, эти процессы сопровождались и дополнялись ростом количества персональных сделок. Несмотря на устойчивое сохранение существующих форм личностных отношений внутри правящей коалиции, персональный обмен, который развился вовне и по горизонтали по отношению к правящей коалиции в форме общинных сетей, стал теперь частью и вертикалью новой правящей коалиции. В свою очередь, эти вертикальные отношения привели к некоторым следствиям, неоднозначным с точки зрения установления верховенства права и контроля над насилием.

Способность этих сетей к поддержке правящей коалиции не привела к экономическому развитию. Эти отношения в большой степени способствовали усилению социальной сплоченности: консолидации бизнес-связей на всех уровнях (малый, средний и крупный бизнес) и консолидации взаимоотношений исключенных масс, не связанных с бизнесом. Способность общинных связей к консолидации отношений между правящей коалицией и исключенными социальными группами и отношений внутри исключенных групп представляет для нас точку отступления от обеих попыток НУВ анализировать эволюцию социальных порядков, основанных на динамике элит.

Более, чем простые неформальные организации, эти сети превосходят и заключают в себе другие формальные и неформальные организации – что-то отдаленно напоминающее организацию организаций. Они вытеснили в процессе конкуренции существующие формальные структуры, вызвав доверие тем, что налагали на себя долгосрочные и четкие обязательства как на национальном, так и на международном уровне. Помимо преобладания личностных отношений в формальных и неформальных институтах, характерных для ПОД, недавние исторические события в Турции указывают на существование выбора между организацией формальных и неформальных политических сделок вокруг формальных структур и интеграцией неформальных организаций/сетей, которые включают общество в политическую систему.

Газия Аслам

Диктатура как процесс политического торга

Многие вопросы об особенностях диктатур – а именно о процессе и вероятности их перехода к демократии – до сих пор остаются непроясненными. Чтобы получить полную картину процесса демократизации диктатуры, необходимо изучить значение политического торга в рамках стратегического взаимодействия между диктатором и гражданами. Представленный в работе подход предлагает множество потенциальных вариантов поведения, описываемых переменными, которые в настоящий момент отсутствуют в современных теориях, и подходит для формулирования гипотез о связи между этими переменными. Мы можем продемонстрировать, например, почему диктатура Мушаррафа в Пакистане была более инклюзивной, чем диктатура в Саудовской Аравии; почему демократия установилась в Польше и Чехословакии, но не в Иране и Китае, и почему демократия, последовавшая за режимом Мушаррафа в Пакистане, скорее всего, будет более прочной, чем демократия после режима Зия-уль-Хака.

Исак Фрумин

От «дикого равенства» к «дикому» неравенству: социальная инженерия и интересы элит в советском и российском образовании

В докладе рассматривается история попыток достижения социальных, политических и экономических целей правящей элиты в Советском Союзе через социальную инженерию в образовании, включая широкомасштабное применение позитивной дискриминации. Анализ показывает, что усилия по открытию доступа к образованию сталкиваются с сопротивлением и институциональными уловками, чтобы сохранить преимущества для контролирующих групп. В докладе описываются эти группы и их стратегии для сохранения ограничения доступа. Утверждается, что, несмотря на все эти уловки, расширение доступа к образованию приводило к последующему открытию доступа в других сферах общественной и экономической жизни. В докладе также показано, что открытие доступа к политической и экономической деятельности в постсоветской России сопровождалось возведением ограничений и барьеров в доступе к качественному образованию. Утверждается, что «регулируемый доступ» необходим для того, чтобы предоставить больше возможностей для получения образования для уязвимых групп населения.

Тимоти Фрай

Взятки и погоны: эксперименты по борьбе с коррупцией в Москве

В книге «Насилие и социальный порядок» Норт и соавторы определяют степень политического контроля над обладателями права на насилие в качестве центрального фактора, влияющего на экономическое развитие в исторической перспективе (North et al., 2009). Эти «силовые предприниматели» способны использовать силовой ресурс для поощрения и торможения экономического поведения (Volkov, 2002). В данной статье экономическая коррупция рассматривается в контексте работы полиции в двух направлениях.

Во-первых, используются данные эксперимента с участием 1600 москвичей, показывающие, в какой степени обычные граждане склонны давать взятки сотрудникам полиции. Экспериментальный дизайн был выбран специально для выявления истинных взглядов граждан на деликатную проблему и дает нам возможность оценить нижний порог взятки, которую платят граждане (Corstange, 2009).

Во-вторых, в статье анализируются два встроенных эксперимента, проведенных в том же исследовании, и оценивается отношение общества к взяточничеству. Изучение этой темы важно, так как общественная убежденность в широкой распространенности взяточничества повышает стимулы к участию в коррупции и препятствует экономическому развитию.

В статье рассматривается, как размер взятки, характер услуги, предоставляемой в обмен на взятку, инициатор взятки (полиция или гражданин) и заработная плата сотрудников полиции влияют на то, относят ли респонденты взятку к виду социально допустимого поведения. Данные показывают, что москвичи не считают оправданным предложение взятки сотрудникам полиции. Подавляющее большинство граждан почти во всех случаях выступают против такой практики. Мы также обнаружили, что размер взятки не оказывает существенного влияния на общественное отношение к взяткам. Кроме того, предоставление респондентами информации о зарплате обычного полицейского не изменяет их отношения к приемлемости взяточничества. Наконец, взятки в обмен на защиту являются несколько более социально приемлемыми, чем взятки, направленные на содержание бизнеса. Также некоторые данные показывают, что взятки, предлагаемые самими гражданами, считаются более приемлемыми, чем взятки, вымогаемые полицейскими.

Леонид Косалс

Является ли реформа полицейской системы в России инструментом перехода к обществу открытого доступа?

Распад СССР, развал системы централизованного планировании и быстрая приватизация создали возможность перехода к обществу открытого доступа (ОАО) в России. Между тем быстрый рост организованной и неорганизованной преступности (число только официально зарегистрированных убийств выросло вдвое, а число заказных убийств – в 5 раз в течение 1991–1995 гг.) вызвал формирование системы неформальных клановых/клиентелистских связей, которые обеспечивали поддержку и защиту индивидов в этой враждебной среде. В рамках этой системы теневых отношений поведение отдельных предпринимателей было жестко ограничено неформальными нормами и конвенциями закрытой группы (клана, клиентелы), к которой он принадлежал, и базировалось на личных связях и договоренностях, а отклонение от неформальных правил жестко преследовалось независимо от официального закона. В этой системе мала роль формальных законов и институтов, и официальные руководители во многом обладают властью лишь в той мере, в какой они могут неформально мобилизовать значительные экономические и финансовые ресурсы, чтобы обеспечить выполнение официально принятых решений. Другой важный фактор, действовавший против формирования в России ОАО, – неудовлетворенность административной и силовой элит результатами приватизации. Чрезвычайно быстрая приватизация, проведенная в целом по соответствующему закону, привела к тому, что большая часть активов оказалась в руках промышленников и бизнесменов, тогда как чиновники и силовики оказались в позиции безвластной элиты.

Два указанных фактора привели к тому, что в России во второй половине 1990-х годов начал формироваться порядок закрытого доступа (LAO). Уровень насилия постепенно снижался, а рента извлекалась и распределялась с помощью следующих механизмов: 1) крупномасштабная институционализированная коррупция с вертикально организованными денежными потоками; 2) силовые захваты лучших активов с деятельным участием различных государственных органов («дело «ЮКОСа» и тысячи ему подобных меньшего масштаба); 3) реализация циклопических государственных проектов, финансируемых из федерального бюджета с большими откатами; 4) создание множества государственных корпораций с неопределенными целями и размытой ответственностью, также щедро финансируемые из федерального бюджета. Главные роли, которые играет полиция в этой системе, – обеспечение в целом социальной стабильности и оказание инструментального содействия в извлечении ренты (помощь в захвате активов и т.п.). В обмен на эти услуги полиция получает возможность зарабатывать деньги на рынке и неособенно заботиться о безопасности населения. Этот вывод подтверждается авторскими сравнениями России с 6 странами Западной Европы (Австрия, Германия, Франция, Великобритания, Нидерланды, Швейцария) по показателям затрачиваемых ресурсов и «выхода» полицейской системы. В России число полицейских в 1.7 раза больше чем в этих 6 странах, вместе взятых (численность населения – в 1.7 раза меньше), тогда как число преступников, которые проходят через руки полицейских, в 4.8 раза меньше. В то же время, по проведенным эмпирическим исследованиям, российские полицейские ежегодно зарабатывают миллиарды долларов дополнительных доходов.

Анализ международного опыта достижений и неудач полицейских реформ показывает, что более или менее успешные реформы требуют переориентации полицейской системы с оказания услуг властям (направленного на извлечение ренты) на обеспечение безопасности населения. Тогда полиция может стать инструментом создания ОАО. Изучение полицейской реформы и ее оценок населением и самими полицейскими показывает, что в России этой переориентации до сих пор не произошло. Чтобы этого добиться, должна быть инициирована новая реформа. Она, по крайней мере, должна включать три направления: 1) децентрализацию и демилитаризацию полиции, которая должна стать преимущественно гражданской организацией, руководствующейся законом и общественным интересом; 2) радикальное повышение открытости полиции, раскрытие реальных данных о ее структуре и деятельности на уровне как министерства, так и региональных органов; 3) декоммерциализация деятельности полиции, отделение ее активности от рынка. Это минимальный набор мер, который необходим для того, чтобы полиция могла стать инструментом движения России к созданию ОАО.

Евгений Кузнецов

Политика развития отраслевых рынков в новой открытой экономике: делать выбор, не выбирая победителей

Люди, определяющие политику, не имеют возможности делать все одновременно, и, таким образом, им приходится фокусироваться на чем-то одном и расставлять приоритеты. Как они могут сделать подотчетный выбор, какую экономическую деятельность поддерживать, работая под давлением политиков и корыстных интересов, с неполным пониманием экономики? Одна из сфер для определения приоритетов – политика поддержки отраслей в открытой экономике – концентрируется на связях между отечественными фирмами и между ними и мировым рынком. В отличие от импортозамещения, цель ее заключается в увеличении открытости экономики: ускорить потоки знаний, способствовать инновациям в производстве и нетрадиционному экспорту. Основное утверждение заключается в том, что фокусом спора о политике должно быть, скорее, управление процессом выявления приоритетов, а не обоснование поддержки определенного набора товаров или услуг.

Надежда Лебедева, Александр Татарко

Ценности как предикторы социально-экономического развития

На эмпирическом материале социально-психологических исследований показано, каким образом ценностные ориентации населения различных стран связаны с социально-экономическим развитием этих стран. На примере данных ESS 2008 г. (27 стран) показана корреляция ценностей Ш. Шварца с макроэкономическими показателями, социальным капиталом и экономическими представлениями. Рассмотрена роль ценностей в качестве предиктора различных видов социального поведения (включая политическую активность). Показано, что ценности открытости изменениям являются предиктором продуктивных экономических представлений и принятия инноваций в регионах России. Сопоставляется динамика ценностей россиян в сравнении с жителями стран Восточной и Западной Европы (2006–2010), а также динамика ценностных ориентаций россиян (1999–2010). В заключение делается вывод о возможных векторах развития России и обсуждается, какие ценностные ориентации лежат в основе «порядка ограниченного доступа» применительно к российскому контексту.  

Александр Либман, Анастасия Обыденкова

Распространенность членства в КПСС в 1970-х гг. и региональные экономические и политические институты в современной России

В работе исследуется влияние исторических факторов на вариацию региональных институтов в федеративном государстве. Конкретно работа посвящена влиянию различий распространенности членства в КПСС в 1976 г. в регионах РСФСР как детерминанты уровня коррупции и демократии в регионах России в 2000-х гг. На основе новой базы данных статья показывает, что отдельные регионы РСФСР сильно отличались друг от друга с точки зрения распространенности членства в КПСС. Анализ свидетельствует о том, что доля членов КПСС в населении региона 25–35 лет назад оказывает значимое отрицательное воздействие на формирование институциональной среды в регионах России.

Владимир Магун, Максим Руднев

Базовые ценности: сходства и различия между россиянами и другими европейцами

На данных, полученных с помощью методики Ш. Шварца в рамках четвертого раунда Европейского социального исследования (2008 г.), предпринят анализ базовых ценностей российского населения и их сравнение с ценностями населения 31 европейской страны. В итоге установлено, что у среднего россиянина в сравнении со средними представителями других стран сильнее выражена ценность Безопасности, в то же время слабее выражены ценности Открытости – новизны, творчества, свободы и самостоятельности, риска, а также веселья и удовольствий. Кроме того, средний россиянин лидирует в Европе по выраженности ценностей Самоутверждения и, наоборот, занимает одно из последних мест по степени приверженности ценностям Заботы о людях и природе.

Кроме сравнения средних показателей по странам, был осуществлен также анализ ценностей, при котором исходными объектами сравнения выступали отдельные индивиды. Классификация всех участвовавших в исследовании респондентов, осуществленная только на основе их ценностей (и независимо от того, к какой стране они принадлежат), позволила объединить респондентов в четыре кластера (типа), в каждом из которых оказались представители всех стран, и, наоборот, в каждой из стран оказались представители всех 4 ценностных кластеров. Большинство (73%) россиян попали в два кластера, в которых лидируют постсоциалистические страны. Помимо этого, в России существует значимое ценностное меньшинство (27% российской выборки), которое разделяет нетипичные для большинства россиян ценности (респонденты из этих кластеров наиболее представлены в населении старых капиталистических – западноевропейских и североевропейских – стран).

С помощью множественного регрессионного анализа удалось показать, что страновая принадлежность респондента (к России либо к какой-то другой стране) заметно влияет на значения интегрального ценностного параметра «Забота о людях и природе – Самоутверждение» и сравнительно мало сказывается на выраженности ценностного параметра «Открытость изменениям – Сохранение». Значения же «Открытости – Сохранения» в большей мере детерминированы социально-демографическими свойствами респондентов, прежде всего их возрастом.

Джон Най, Григорий Андрущак, Дезири Дезирто, Гаретт Джонс, Мария Юдкевич

Что обуславливает доверие? Человеческий капитал против социальных институтов: свидетельство из Манилы и Москвы

В настоящее время хорошо установлено, что высокоразвитые страны чаще имеют большие значения социального капитала и более высокий уровень обобщенного доверия. Но желание доверять определяется как множеством факторов окружающей среды (от дохода и питания до институтов и культуры), так и индивидуальным человеческим капиталом. Меры человеческого капитала (такие как образование, баллы на тестах или измеренный IQ) также кажутся достаточно сильно коррелированными с индивидуальной склонностью доверять (Putterman et al., 2010). Но в какой степени эти результаты последних исследований обусловлены современными институтами и условиями окружающей среды, а в какой они предопределены накопленным человеческим капиталом, включая важные генетические и биологические факторы? Мы используем опросы, проведенные среди двух групп студентов в Москве и Маниле, чтобы установить, что корреляция между желанием доверять и мерами человеческого капитала показывает ту же положительную связь, которая и предполагается существующими в литературе результатами. Но, для того чтобы выделить влияние переменных современной окружающей среды на баллы по тестам или оценки и на доверие, мы используем показатели роста и пола студентов, чтобы сконструировать переменные для человеческого капитала. Так как пол есть экзогенный параметр, а рост взрослого человека в большей степени определяется генами и ранним питанием, становится достаточно просто исключить одновременные социальные эффекты во взаимосвязи между измерителями человеческого капитала и доверием. Оценки, выполненные на основе инструментальных переменных и использующие наши индикаторы человеческого капитала, приводят к равным или большим по величине коэффициентам влияния оценок/баллов на тестах на уровень доверия.

Элла Панеях

Насилие в тени закона: социальное неравенство в зеркале правоприменительных практик российской криминальной юстиции

Материалы интервью с сотрудниками правоохранительных органов показывают, что у них существуют устойчивые практики категоризации «клиентов» уголовной юстиции – как подозреваемых, так и потерпевших и свидетелей. Эта предварительная классификация, предшествующая следственным действиям и определению вины, а часто и регистрации факта правонарушения, определяет фактически тот правовой режим, в который попадает индивид в ходе расследования уголовного дела. Классификация опирается на три фактора: доступ к неформальной мобилизации административного ресурса, экономический капитал, социальный капитал в форме укорененности в систему социальных связей и качества социальной сети. «Клиент» оценивается в первую очередь с точки зрения его возможностей оказать сопротивление применению незаконных практик: прямого насилия, давления, фальсификации доказательств и юридической документации. Выбор правового режима – что может означать как практически полное бесправие, пытки и фальсификации, так и режим, близкий к цивилизованным стандартам законности – не только определяет методы ведения следствия, но и оказывает значимое влияние на исход уголовного дела.

Катарина Пистор

Государственное право в глобализованном мире: контроль, предоставление полномочий или подчинение

Во все возрастающем количестве литературы освещается упадок государства в век глобализации. Более детальный анализ наводит на мысль, что роль государства как создателя правил и института, обеспечивающего их выполнение, испытывает существенную трансформацию, которая тем не менее различается между странами и секторами. В то время как государства редко являлись монополистами в определении «правил игры» для всех социальных, экономических и политических сфер жизни, контроль над средствами принуждения долгое время обеспечивал государству роль первого среди равных. В современном мире большинство государств до сих пор контролируют средства принуждения к выполнению правил. Однако в международной сфере создание правил и вынесение решений по правилам приватизировано, и, как результат, государственный аппарат принуждения зачастую выступает как инструмент реализации частных интересов. Эта работа использует два исторических примера, чтобы проиллюстрировать масштаб и границы этой юридической трансформации, в которой частные стороны стараются избежать государственного принуждения, запуская судебные процессы в иностранных и международных судах. Из проведенного анализа следует, что эволюция государственного права не есть линейное развитие от менее открытого права к более открытому. Также трансформация государственного права не исключает политики с позиции силы.

Леонид Полищук

Элиты и общество в трансформации российских институтов: групповой выбор и общественный интерес

«Порядки ограниченного доступа» по определению контролируются и управляются элитами при ослабленных или бездействующих демократических институтах, исключающих участие широких масс в процессе институциональных реформ. Переход от ограниченного к открытому доступу предполагает эволюцию институтов в направлении верховенства закона, защиты прав собственности, равного доступа к рынкам и ресурсам и пр. Такой процесс может стать результатом общественного давления на элиты либо совпадения или близости собственных интересов элит с интересами общества в целом.

На протяжении посткоммунистической истории России «групповой выбор» элит не отвечал общественным интересам. Массовая приватизация в первой половине 90-х годов привела к возникновению олигархической структуры, которая не обеспечила защиту прав собственности и создание прочих рыночных институтов открытого доступа. Последовавшая затем консолидация власти в России привела к возникновению «вертикали власти» – управляемой сверху доминирующей коалиции политических и экономических элит. «Ресурсное изобилие» в российской экономике исказило институциональные предпочтения и выбор этой коалиции, в результате вместо подотчетного государства и конкурентных рынков стали «клубные блага», обслуживающие интересы элит. Такой порядок поддерживался механизмами распределения ренты, которые привели к заметному повышению уровня жизни широких масс на протяжении последнего десятилетия, но не заложили основу для устойчивого и диверсифицированного экономического роста и модернизации страны. Этот порядок неустойчив и может быть выведен из равновесия внешнеэкономическими шоками, как это было продемонстрировано глобальным кризисом 2008 г.

До недавнего времени российское общество не было должным образом представлено в процессе институциональных преобразований. В 90-е годы общественное мнение рассматривалось как препятствие реформам, следствием чего стали попытки оградить принятие решений от общественного давления и контроля. В начале 2000-х годов широкую популярность получила идея сильного государства, способного «навести порядок»; парадоксальным образом такого рода предпочтения совпадали с глубоким недовольством работой бюрократии. В этом отразилась нехватка социального капитала и особенно гражданской культуры, т.е. способности общества коллективно контролировать институты и государственные решения. Дефицит гражданской культуры объясняется нехваткой опыта демократического развития, а лишения и тяготы переходного периода привели к дальнейшей эрозии социального капитала в России.

В то же время есть признаки способности российского гражданского общества занять более активную роль в процессе институциональных сдвигов. В частности, более «гражданские» среди российских городов добиваются большей подотчетности городских властей. В масштабе всей страны десятилетие экономического роста привело к укреплению российского среднего класса, который сильнее ценит современные институты и в большей степени способен к совместным действиям ради общего блага. Эти изменения проявились минувшей осенью и зимой в неожиданно массовых и хорошо организованных движениях протеста, требовавших ключевых элементов «порядка открытого доступа», в том числе свободных и честных выборов и верховенства закона. Участники движений добивались не большей щедрости государства, а автономии институтов и их вывода из-под контроля правящих элит. Это свидетельствует о значительной зрелости российского гражданского общества и является важным этапом перехода от ограниченного к открытому институциональному порядку. Эти перемены повышают вероятность того, что Россия будет эволюционировать в направлении «порядка открытого доступа», причем такое движение будет происходить в ответ на запросы общества, а не на интересы элит.

Юрий Симачев

Группы интересов в промышленной политике России в 2000-е годы

В докладе анализируются институциональные особенности формирования и реализации промышленной политики России в 2000–2012 гг. (Под промышленной политикой здесь понимается целенаправленное изменение структуры экономики за счет создания более благоприятных условий для развития определенных секторов и производств в интересах обеспечения устойчивого долгосрочного развития экономики.) Выделены усиливающиеся ограничения для продолжения реализации традиционной – вертикальной, отраслевой – промышленной политики. Возможности трансформации российской промышленной политики оцениваются с учетом особенностей сформировавшихся основных государственных групп интересов и расширения в последние годы доступа к формированию экономической политики.

Мы исходим из того, что промышленная политика предполагает перераспределение (создание) государством рент (привилегий) в пользу определенных секторов экономики в условиях активного воздействия групп интересов, при этом такое перераспределение в России направлено прежде всего на обеспечение высокого уровня социальной поддержки, реализацию модели патерналистского государства. В докладе аналитически выделяются четыре этапа реализации промышленной политики в России в 2000–2011 гг., при этом «портрет» такой политики связывается с: (1) масштабами ренты и возможностями ее перераспределения государством; (2) характером взаимоотношений государства и бизнеса; (3) особенностями развития и позиционирования основных групп интересов; (4) условиями и институтами доступа к формированию, реализации и оценке политики.

Отмечено, что для российской промышленной политики характерны в том числе: выбор в качестве приоритетных тех секторов, которые сильно влияют на занятость и обеспечивают существенные мультипликативные эффекты в рамках национальной экономики; ориентированность преимущественно на импортозамещение и развитие внутреннего спроса; ограниченное представление интересов различных групп в бизнесе, доминирование традиционных групп интересов (крупнейшие компании, топливно-энергетический комплекс, субъекты естественных монополий); латентный характер проведения, эпизодичность и противоречивость.

Несмотря на существенный сдвиг к бюрократическому, а позже – к государственному капитализму (2004–2008 гг.), сопровождавшийся усилением централизации власти, расширением участия государства в экономике и существенным укреплением государственных групп интересов, сами по себе государственные институты оказались слабыми для проведения в России эффективной вертикальной промышленной политики. Это в существенной мере обусловлено неразвитыми каналами обратной связи, ограниченным доступом к политике для новых групп интересов.

В последние годы ввиду усиления ограничений по перераспределению ресурсов и по формированию государством новых рент усиливается запрос на более эффективную промышленную политику, в том числе направленную на формирование новых источников экономического роста и предполагающую более широкое использование демонстрационных эффектов. С 2009 г. отмечен некоторый сдвиг от отраслевой к технологической промышленной политике. Одновременно расширяется доступ к формированию политики и усиливается воздействие новых групп интересов – увеличилось число каналов влияния и расширилось участие различных групп интересов, вводятся новые инструменты государственного стимулирования экономики, способствующие координации различных акторов и формированию новых элит.

Однако процесс открытия доступа к выработке предложений по политике опережает процесс трансформации политики от вертикальной к горизонтальной. В условиях слабой институционализации каналов доступа, отсутствия системы независимой оценки, слабости конкуренции государственных институтов это усиливает риски «захвата» и «перехвата» процессов формирования и реализации промышленной политики узкими группами интересов.

Марианно Томмаси, Карлос Скартацини

Институционализация политических институтов и ее влияние на государственную политику

Эффективная политика развития является результатом эффективного политического и административного обсуждения, которому способствуют организованные политические партии с конкретной программой; законодательные органы, имеющие реальные возможности к формулированию и реализации политики; независимая судебная система; сильная бюрократия и ряд тех политических особенностей, которые мы называем «институционализированным» процессом реализации политики.

Нами исследуются причины, по которым реализация политики имеет разную степень институциональной прозрачности в различных обществах. Расширение стандартных моделей институционального оформления политики позволяет объяснить более широкий круг политических действий, в том числе угроз насилия или нанесение экономического ущерба.

Мы приводим простую модель парламентского торга – модель угрозы насилия, в которой показываем, что вероятность институционализации политики увеличивается по мере того, как растет стоимость альтернативных политических действий, уменьшается разрушительность этих альтернатив, а экономика становится богаче. В случаях, когда распределение де-юре политической власти становится более асимметричным, увеличивается вероятность использования альтернативных политических технологий, а также снижения степени институционализации.

Работа также вносит вклад в дискуссию об институтах как о правилах и об институтах как о равновесии, заявляя о возможности существования множества равновесий, характеризуемых различной степенью институционализации. Институционализация является результатом инвестиций ключевых политических игроков и, в свою очередь, зависит от их убеждений и ожиданий.

Множественность равновесий имеет значение для кросс-странового эконометрического анализа влияния формальных политических правил. Влияние конституционных норм на политическую деятельность и производительность может зависеть от типа равновесия, достигнутого в каждой политической системе. Стандартные гипотезы, встречающиеся в литературе, могут применяться для стран с высоким уровнем институционализации, однако в странах с низким уровнем институционализации они не всегда работают. Мы исследуем эту проблему, разделяя страны на кластеры с высоким и низким уровнем институционализации и представляя доказательства того, что хорошо изученное влияние политического устройства на финансовые результаты хорошо проявляется в обществах с высокой степенью институционализации, но практически не подтверждается в обществах с низким уровнем институционализации.

Мы вносим некоторые дополнительные элементы в базовую теоретическую модель, отражающие непрерывность выбора стратегий инвестирования в различные политические отрасли, а также расширяющие возможности описания влияния этих инвестиционных стратегий на реализацию политик. Институционализация становится вероятнее, когда экономические транзакции усложняются, развиваются экономическая среда и современные технологии, требующие более высокого качества поддержки институтов и политики (в духе (Williamson, 1985)). Вполне вероятно, что при учете этих заключений в динамическом анализе большая институционализация вела бы к улучшению экономических результатов, которые, позволили бы достичь более сложных экономических технологий, которые, в свою очередь, увеличили бы вероятность формирования высокоинституционализированного самоподдерживаемого равновесия. Напротив, изначально низкие начальные уровни институционализации приводят к торможению экономики на низком технологическом уровне, который дополнительно консервирует равновесие со слабыми институтами.

Выводы статьи намечают следующие шаги в теоретической повестке дня. Рассматриваются текущие сравнительные исследования, пытающиеся изучить, каким образом формируются сильные политические институты, делая акцент на, возможно, наиболее демократическом из политических институтов, а именно на конгрессе. Предварительные исследования процесса институционализации конгресса в Латинской Америке показывают, что, хотя некоторые конституционные особенности способствуют институционализации конгресса, результат этой институционализации крайне динамичен и зависит от различных организационно-правовых, структурных и конъюнктурных факторов.

Джон Уоллис

Насилие, социальный порядок и переход к режиму открытого доступа

Примерно 10 000 лет назад человеческое общество стало увеличиваться в размерах, а 200 лет назад некоторые общества вошли в фазу современного экономического и политического развития. Эта книга представляет собой концептуальную основу для объединения экономических и политических теорий, объясняющих проблему насилия и способы ее решения человеческими сообществами. В мире, где насилие является устойчивой практикой, люди объединяются в изолированные сообщества и склонны иметь дело только с лицами, которым они доверяют. Чтобы общество начало развиваться, должны быть разработаны механизмы ограничения или управления насилием. Большие общества делают это с помощью создания привилегированного доступа к экономическим ресурсам (таким, как земля) и функциям (таким, как торговля). Политическая система связывает экономические и социальные льготы с сетью влиятельных лиц. Поскольку размер выгод элиты уменьшается с ростом насилия, у влиятельных людей появляются сильные стимулы к пресечению насилия. Польза для общества от такого поведения оказывается большей в общественных порядках с высокой степенью специализации и разделения труда. В то же время эти общества «ограниченного доступа» не в состоянии добиться устойчивого экономического роста из-за тесных связей между политикой и экономикой: политическая система манипулирует экономикой для обеспечения порядка. В современных обществах «открытого доступа» насилие сдерживается не путем создания экономических привилегий, но за счет консолидации контроля над военными и полицейскими силами в государстве, а затем контролем над государством посредством политической и экономической конкуренции. Данный доклад будет сосредоточен на том, как возникает переход от обществ закрытого доступа к обществам открытого доступа, а также на концептуальных вопросах, необходимых для понимания процесса такого перехода.

Стивен Вебб

Уроки из исследований исторических примеров, особенно Мексики, Чили и Кореи

В большинстве развивающихся стран и стран переходного периода индивиды и организации активно применяют или угрожают применить насилие для накопления богатства и ресурсов, и насилие должно быть ограничено для того, чтобы происходило развитие. Социальные договоренности, которые мы называем порядками ограниченного доступа (ПОД), удерживают от применения насилия путем обеспечения влиятельных организаций долями ренты в экономике, создавая стимулы, скорее, для координации, чем для борьбы. Исследовательский проект во Всемирном банке изучил примеры 9 стран, три из которых– Мексика, Чили и Южная Корея – были с доходом выше среднего, и порядок проведения их реформ был схож с ситуацией в России.

Несколько уроков из этих трех примеров также распространяются на другие 6 кейсов:

·               эволюция экономических и политических институтов нелинейна и не всегда идет в сторону их улучшения, даже когда страны остаются в рамках логики ПОД в течение веков;

·               главные возможности для улучшения (или отката назад) заключаются в следующем: (1) включение большого числа организаций с потенциалом насилия в отношения, которые успешно снижают действительное насилие; (2) увеличение количества отношений, в которых эффективно поддерживается верховенство права; (3)  увеличение достоверности, с которой государство поддерживает организации и приводит в исполнение соглашения между ними;

·               ПОД часто копируют институты – выборы и частные корпорации, например, – из Западной Европы и США (которые имеют «порядки свободного доступа»), но функционирование этих институтов имеет другие эффекты в контексте ПОД.

Несмотря на то что Мексика на протяжении достаточно продолжительного времени является страной с выборным процессом, в самой политической и экономической системе преобладают укоренившиеся инсайдеры. Детали этого порядка изменились, когда экономика и особенно политическая система стали более открытыми в 1980-х и 1990-х годах, но правительства редко бросали вызов группам интересов, которые требовали, скорее, ренты, нежели реформ.

В Корее экономическая реформа была проведена до установления демократии. Авторитарное правительство провело стремительную земельную реформу в 1950-х годах и запустило новую стадию развития в 1960-х. Эти реформы расширили доступ к высшему образованию, внесли вклад в развитие меритократических экономической и бюрократической элит и привели к экспортоориентированной индустриализации. Политики, видевшие необходимость в сильной экономике, установили ограничения на рентоориентированное поведение и коррупцию. Когда в 1987 г. была установлена демократия, верховенство закона было уже достаточно распространено для того, чтобы частные интересы не управляли правительством.

В Чили имелась долгая историю демократических выборов. Она прервалась почти на два десятилетия – в 1973–1990 гг., в течение которых экономические реформы стали основой для верховенства права и увеличили открытость экономики. С 1990 г. градуализм, прагматизм и гарантии прав на частную собственность стали основой стабильного социального, экономического и политического порядка.

Андрей Яковлев

Создавая новое общество по «идеальной модели»: коммунистические убеждения и их влияние на развитие экономики и общества в СССР

Д. Норт и соавторы подчеркивают важность общих убеждений для успешного перехода от порядка ограниченного доступа (LAO) к обществу с открытым доступом (ОАО). С этой точки зрения исключительный интерес представляет исторический опыт СССР, поскольку это был пример нового общественного порядка, изначально основанного на идеологических представлениях, разделяемых обществом.

Советский Союз с его иерархической общественной структурой, ограничениями на доступ к информации и географическую мобильность, жестким насилием по отношению к критикам режима однозначно должен быть отнесен к категории LAO. Однако в 1930–1960-х годах СССР смог создать передовую для того времени систему образования и научных исследований, развить и внедрить сложные технологии в промышленное производство и реально конкурировал с США и другими развитыми странами. Одновременно важными элементами советской системы были определенные правила для элиты, общественные организации (молодежные, творческие, женские, спортивные), не ассоциируемые с конкретными личностями, а также наличие консолидированного политического контроля над организациями, обладающими потенциалом насилия.  

В этой статье мы показываем, что одним из ключевых факторов успешного развития СССР на протяжении долгого периода были элементы открытого доступа к образованию, здравоохранению, а также возможности социального лифта для представителей неэлитных слоев. Эти элементы ОАО могли быть реализованы на практике потому, что социальное равенство и социальная активность масс были важными принципами господствовавшей коммунистической идеологии и рассматривались как одно из преимуществ СССР в конкуренции с капиталистическим миром. Эти элементы ОАО были успешно внедрены потому, что они опирались на убеждения о социальном равенстве, широко распространенные в обществе. Эти общие убеждения, безусловно, формировались под воздействием пропаганды, но они также находили яркое выражение в культуре и произведениях искусства в советский период. Необходимо подчеркнуть, что представители интеллектуальной элиты (советская интеллигенция) широко разделяли социалистические ценности и убеждения вплоть до конца 1960-х годов. Как следствие, эти общие убеждения создавали пространство для кооперации и помогали преодолевать неэффективность плановой экономики.  

Однако эти общие убеждения имели искусственную идеологическую природу и с течением времени пришли в острый конфликт с личными (частными) интересами новой советской элиты. Реализация этих частных интересов объективно ограничивалась репрессиями в сталинский период. Однако после смерти Сталина советская элита стала более автономной. Поэтому с 1960-х годов следствием этого конфликта между частными интересами элиты и общими убеждениями, проистекавшими из коммунистической идеологии, стали дифференциация доступа к общественным благам, а также ограничение возможностей социального лифта для представителей неэлитных слоев. В результате общие убеждения, не находившие подтверждения на практике, стали размываться и этот процесс в значительной мере предопределил крах советского строя, поскольку движущими силами этого социального порядка выступали не частные (материальные) интересы экономических агентов и политических акторов, а идеология. Таким образом, советский эксперимент позволяет понять, что общественное развитие может быть устойчивым лишь тогда, когда оно опирается на общие убеждения и ценности, которые возникают из взаимодействия частных интересов.

Йоахим Цвейнерт

Шоковая терапия и перенос институтов: новая дискуссия и некоторые уроки реформ в период после 1806 г. в Пруссии и на юго-западе Германии